| Vladimir Patryshev vpatryshev@yahoo.com |
Предпрития, за редкими исключениями, не имели названий, а имели имена. Завод Свердлова, завод Карла Маркса, завод Ленина, завод Урицкого, завод Клары Цеткин. Эти два последних, правда, известно, что производили. Курево.
В СССР было, в сущности, три типа курильщиков. Те, кто курил сигареты с фильтром - дамочки, пижоны, ребятня, придурки, фарцовщики, официанты. Те, кто курил сигареты без фильтра - инженеры, студенты, простые люди доброй воли, задумчивые интеллигенты, аспиранты и аспирантки в курилке Библиотеки Академии Наук, геологи, химики, изобретатели и рационализаторы, молодые кассирши, бухгалтеры, киномеханики. И, наконец, настоящие курильщики - те, кто курил Беломор. Старухи-блокадницы, фрезеровщики, слесари-сборщики, сантехники, продавщицы винных отделов, санитарки, программисты, мужики на остановках автобусов, дворники, шоферы-дальнобойщики, машинисты, хирурги, отставные майоры.
Кто-то, конечно, да, курил и что-то другое; скажем, дед мой Василий Константинович Башаров папиросы и сигареты не признавал, а покупал махорку и скручивал цигарки из газеты; существовало и искусство сворачивания козьей ножки, на которую лучше всего шла газета английских коммунистов Morning Star, за неимением лондонской Times (довелось мне из Times крутить - лучше козьей ножки не бывает на всем божьем свете). Кто-то курил и трубку, кося под неизвестно кого, Капитана Немо, Сталина, Хемингуея, Гезенцвея, Чингачгука. Всем своим видом давая знать, что окружающие не стоят его ломаного... ну что у него может быть ломаного? У него все тип-топ... по крайней мере, с виду.
Товарищ Брежнев курил сигареты "Новость". Это такие гадкие советские сигареты с советским белым фильтром. Наверное, товарищу Брежневу врачи велели беречь себя и не курить Беломор. Иначе это чудачество объяснить невозможно. Товарищ Сталин курил папиросы Герцеговина-Флор, душистые, в красивой картонной коробке, переложенные папиросной бумагой, слабые и слишком дорогие. То есть, я хочу сказать, правильный пример подать было некому, и народ дошел до всего сам. Сигарет с фильтром в те поры было три сорта - уже упомянутая Новость, потом - С Ментолом, и, наконец, Столичные. Ну, Столичные-то были ничего еще, но - для дам. Лучше, конечно, было курить БТ, но БТ был дефицит. Не говоря о Кэмеле и запретных, недоступных плодах капитализма Мальборо и Уинстон. Да впрочем, все это, повторяю, не для курильщиков, а для тех, кто так, балуется. Ну вот хочет девушка продемонстрировать независимость - для того она достает из сумочки сигарету и демонстративно ее закуривает. После этого кто попало к ней клеиться не станет, отзынет.
Курящих девушек боялись настолько, что когда, аж лет десять спустя после (еще пока не описанных) событий, Арина Рудякова приехала со мной в город Речицу Гомельской области и закурила прямо на ступеньках нашего бурового вагончика, местные растерялись и стали ее называть "Марина", резонно полагая, что тезка Арины Родионовны не может курить у вагончика. Курили Галя Козлова и Галя Рогозина, и Таня Козлова, всё девушки оригинальные и независимые. Девушки неоригинальные или зависимые курить не хотели, страшась народной русской пословицы, несправедливо сравнивающей поцелуй курящей девушки с пепельницей. На самом деле, довольно-таки sexy.
Юноши, как правило, курили сигареты с фильтром от пижонства или от душевной слабости. Обычным куревом считались Шипка и Солнышко, нежные болгарские сигареты, которые я сравнил бы с болгарским же легким вином Варна. С этими сигаретами требовалось обращаться осторожно, так как табак из них легко высыпался, прямо в карман, или в портфель... кто помнит - тот помнит - все, все ходили с портфелями в те далекие времена! Но на портфель я пока отвлекаться не буду, Бог с ним совсем, с портфелем. Солнышко и Шипка, в честь победы над турками в 1877 году, олицетворяли также неугасимую (и не угасшую до сих пор) любовь болгар к русским, болгар, единственного народа на планете, который любит русских (ау, евреи, завидуйте!) - и русские курильщики, конечно, были болгарам всей душой признательны за качественное курево.
Были и советские сигареты без фильтра. Человек несведущий отличить их друг от друга по вкусу вряд ли бы смог. Памир, Аврора, Прима, Астра. Но курильщику было далеко не все равно. Астра была глуховата, туповата, а втянешь побольше - закашляешься. Тьфу. Особенно Астра нехороша утром. Ненавижу, ненавижу сигареты Астра. Хотя бы потому, что продавались они везде, и как-то получалось, что от них некуда было деться. Прима - другое дело. Но не всякая Прима. Русская Прима была то же самое, что Астра, может, разве, меньше в ней духов добавлено. Экономили на духах. Эстонская же Приима, Priima, была очень даже ничего. Вова Кротов, возвращаясь из западных колоний, привозил эту самую Прииму блоками, и мы ею наслаждались. Хотя, конечно, особого смысла не было, потому что ведь была же Аврора. Аврора есть сигаретный вариант Беломора. То, что курит человек, если он еще продолжает курить сигареты, но ему уже надоели эти предварительные игры (foreplay), и он прямо и откровенно хочет этого. Курить. Сейчас. Немедленно. Иначе не знаю что. Иначе готов убить или не знаю. Вы же понимаете, механизм тот же, наркотик, химическая зависимость. Аврора здесь очень даже поможет. Я и курил Аврору, пока не взялся за Беломор. А дальше, непосредственно за Авророй, следовал Памир. Не то чтобы такие уж были бронебойные, но где-то перебор. Лица, для которых Памир был бы нормой, предпочитали более серьезную вещь - все тот же Беломор. Да и удушающие свойства у Памира были ну где-то да, где-то слишком. Поэтому мне трудно представить людей, которые могли бы про себя спокойно заявлять, мол, они - курильщики Памира. Нет, не любил народ Памир, а если и курил - так больше ж нечего, вот же проблема. Где-нибудь в сельмаге в Маслово или в Прибытково, ну что вы найдете, кроме Памира? Не завозили.
Но все это фигня. Когда человек становится настоящим курильщиком, он в конце концов открывает для себя Беломор, и это уже окончательный выбор. Те, кто курит Беломор, курят его до конца жизни. Почему? Как будто бы - вонючие, зверские, неприятные папиросы. Что в них такого? Никотин все тот же. А вот нет. Какой-то профессионализм, видимо. Были ведь и другие папиросы, да хоть тот же Север. Тот, кто курит Северок, не подхватит триперок. Знает, почему? Потому что нечем. Северок курят уже совсем конченые натуры, без зубов, с зоны, в ушанках, одно ухо торчит вверх, плюют в сторону, глядят на тебя, как на чучело - ну разве у таких бывает эрекция? Трудно, трудно представить. А без эрекции не будет ни триппера, ни спида.
Беломор производился на заводе Урицкого, каковой расположен на 9 линии ВО, темно-красной кирпичной стеной, за которой видны хитрые машины, стучащие днем и ночью, изготовляющие опиум для народа. И благодарный народ ценил; человека, работавшего на заводе Урицкого, уважали. Иной раз этот человек приторговывал Беломором, со скидкой - так-то Беломор стоил недешево, 22 копейки, супротив 14 копеек за Шипку и Солнце и 14 же копеек за Север. Но Северок... ну вы понимаете, когда у вас зубы целы и на голове не черная драная ушанка, вы его добровольно если и закурите, то с большой неохотой.
Уважали и Урицкого за Беломор, хотя не до такой степени, чтобы еще и держать зло на бедного Канегиссера. А Клару Цеткин не уважали, и держали за дуру - хотя ведь она совсем не виновата, что в честь ее назвали фабрику, на которой делали плохие папиросы и так себе сигареты. Нет, ну ладно, Аврора, ну туда-сюда, но недостаточно, чтобы оправдать низкое качество остальной продукции фабрики Клары Цеткин.
Я это все к чему?
Ленинградский Металлический Завод был имени XXII съезда КПСС, что к 74-му году звучало одиозно, как улица Бродского или, извините, Мандельштама. Что такое XXII съезд КПСС? А это где приняли программу КПСС, по которой уже в 1970-м году транспорт должен был быть бесплатен (что объясняло, почему один мой приятель, Женя П., предпочитал ездить зайцем); к 70-му же всем была уже положена отдельная квартира, а в 80-м вообще должны были отменить деньги. Их, кстати, отменили. В Камбодже. Нас как-то пронесло, все-таки несколько веков православия, наличие письменности и близость к Европе где-то сказались. Но в 74-м году все это полагалось забыть или, по крайней мере, интерпретировать не столь буквально, как в 1961-м.
И вот - свершилось. Было принято в верхах решение - слить Ленинградский Металлический Завод с Заводом Турбинных Лопаток, и сумма будет называться Производственное Объе... да ну их всех на хер, еще я за ними буду их заклинания повторять. Короче, никакого секса, в смысле - никакого больше двадцать второго съезда.
Слили нас в экстазе. Наши младшие братья, турбинные лопаточники, тут же запросили помощи, программы на коболе некому у них писать. А я, как человек любопытствующий, тут же и ломанулся. Давайте я, давайте я. Не то чтобы нечего было делать на родном заводе, но любопытство-с.
И вот, мое новое рабочее место - в начале улицы Седова, деревянная проходная, заводишко какой-то драный, мелкие цеха, где штампуют поварешки, у центральной дороги - вагончик. Вот в этом вагончике мне и предстоит. И народишко какой-то убогий. Начальник мой новый, Черняков. Близорукий, длинный, белобрысый, приебистый, гадкий, гадкий. Посадили меня, слава те господи, в другую комнату. Среди столпотворения толстых дур. Сначала я этих дур вообще не отличал друг от друга. Одна заведовала кадрами внутри отдела, сидела, гордо подняв голову и выпятив нижнюю губу; помнится, брызгала слюной, когда я принес ей требуемую бумагу, но озаглавленную - "автохарактеристика". У нее, правда, было досье, все было схвачено, но я вообще не понимал, что там можно такое схватывать? Рядом с ней сидела другая толстая дура. Заведовала кассой взаимопомощи и различным профсоюзным блатом, и весь день громко и горячо возмущалась то сыном, то невесткой, то вообще нынешней молодежью. Еще одна толстая дура была чуток помоложе, и мне ее ставили в пример. Выглядело это так: какая-нибудь сволочь спросит меня, знаю ли я язык ПЛ-1. Ну знаю, лениво ответствую я. А сертификат у тебя, спрашивают, есть? А зачем сертификат, спрашиваю, если я его просто знаю? А вот у нее (тут показывали на эту толстую дуру) - вот у нее - есть. Так как я видел, что упражнения этой толстой дуре делал кто-то из наших же, то я и в дискуссию с ними не вступал, чем, видимо, обижал уважающих себя и уважаемых окружающими солидных женщин.
Язык кобол мне понравился своей примитивностью и солидностью. Я бы и посейчас разделял свою программу на секции, с соответствующими пояснениями - да ведь лень, если синтаксис не требует. А в коболе именно по синтаксису было положено разбивать задачу на части.
Мне, на самом деле, не вполне повезло с окружением. В соседней комнате трудились вполне приличные специалисты, взять ту же Клару Голод. Были и другие. И над всеми возвышался могущественный Геннадий Иосифович Хаханов, гений советского бизнеса, сочетавший руководство отделом на заводе и вторичное членство в КПСС с пением в ресторане. Шепотом поговаривали - может и зарезать в гневе или если по делу.
Немного пробыл Хаханов провинциальным завотделом, через пару месяцев он уже заведовал Отделом АСУ Объединения, подвинув в сторону и Петрова, и жуликоватового Новикова. Я же продолжал трудиться на новой ниве. Вскоре подошло подкрепление - свежие выпускники университета, Люда Богатская и Галя Мелентьева.
Галя - длинная блондинка, здесь, в Калифорнии, на таких молятся, а в Архангельской губернии над ними смеются (ну как же, длинная), умная, самостоятельная. курящая девушка. Мы с ней были знакомы давно, еще со времен студенческой стройки, где я был бригадир, и она с подругой сбежала ко мне из соседней бригады, где их обеих держали за лентяек и там кого-то еще (по простой причине - они не любили, когда на них орали (а кто любит?), и давали бригадиру отпор). Мне кажется вообще неэтичным называть лентяйкой умную девушку из Архангельской области. Была бы она лентяйкой - поступила бы она в университет? Да и, вообще говоря, какое ваше собачье дело, лентяйка или нет? Ненавижу я этих функциональных людей, для которых другой человек представляется именно в разрезе функциональности - то как работник, две руки, остальное лишнее, то как женщина, т.е. обладательница влагалища, то как источник средств существования, сволочь, опять денег мало дал. Ненавижу, вот сижу сейчас перед компьютером и заявляю им - ненавижу я вас, ребята.
И ваше имя не хочу даже вставить в книжку. Хотя и помню.
И вот Гале, молодой специалистке, не дали в кассе взаимопомощи ссуды. Всем положено, всем дали, ей не дали. Толстая дура, которая этой кассой заведовала, объяснила свое принципиальное решение просто: "а она курит". Люде Богатской хоть дали, Люда не курила (что не сказывалось, впрочем, на ее чувстве независимости, которым она однажды поделилась и со мной, и спасибо ей за это большое). Но у меня хоть появилось, с кем поговорить. На самом деле смешно. В том же вагончике работали два инженера, с которыми я прожил три года в одной комнате в университетском общежитии. Но что-то не сложилось. То ли они закондовелись за эти два года, которые нас разделяли. То ли я невысокого мнения был об их квалификации... довольно непоследовательно, не находите? Нет, хорошие ребята - но поговорить не о чем, кроме как о выпивке, а выпивка меня как-то не вполне волновала. Или там рыбалка. Или там футбол. Что там еще бывает такого мужского животрепещущего. Книжек они не читали, ассемблера не знали. А... неинтересно. А Люда и Галя, свежие силы, с таким темпераментом рассказывали обо всех сюрпризах новой, взрослой жизни, обо всех мелких несправедливостях, причем Галя всегда была возмущена, а Люда ко всему относилась с легкой иронией и пониманием...
И было на этом заводе еще поразительное явление - техники-программисты. Я этого вообразить не мог, пока не увидел воочию (двойственный падеж употребил однакося, опа!) Ира Гирик и Сережа Снитко. Ира была девушка скорее усидчивая, но ничего, на ассемблере лабала все, что попросят, и безо всякого высшего образования. У Иры, кстати, до сих пор лежит мой учебник испанского, который она якобы изучала. Вот же злопамятный я гад! А Сережа вообще делал все, что и нормальные инженеры, только вот образование у него было техникум. Это сейчас смешно, может быть, а тогда - как если бы вдруг оказалось, что стюардесса тоже может водить Боинг, и получше некоторых, между прочим.
Лет через 10 я встретил Сережу на Гороховой, летним вечером, когда мы всем оперотрядом выползали из помещения пятнашки, поужинать, и я, узнав его в лицо, но забыв, как зовут, сказал ему: "Привет, Коля!". Представляю себе его чувства. Меня бы Колей назвали. А... впрочем, мы с Сережей встречались и еще. Уже в перестройку Сережа заведовал автоматизацией сбора данных с заправочных станций, и ему понадобилось написать какую-то программу по этому поводу. Ну там, собрали данные, сложили в таблицу, посчитали итог. Данные собираются по модему, и т.д. В 91-м дело нешутошное, никто никаких модемов программировать не умел, кроме нас с Левой Шубниковым. Ну я так посчитал так, кооператор все-таки, деловой типа, перевел наши баксы в местную валюту (рубли), все по честному, ну, говорю, тысяч на сто... У Сережи глаза на лоб. Сережа предполагал заплатить 200 рублей. В баксах это не выразимо, ну типа стоимость коробки дискет. Упс.
Поработал я некоторое время в этом смешном месте, ну и надоело же уже. Да тут еще и у Оли моей приблизилось окончание ВУЗа, и пристроили ее все на тот же родной завод, и что же я буду, ездить на Лопатки, когда она - на ЛМЗ? Ну и что, что живу рядом с Лопатками. Презираю я их, вот и все. Но не хотел меня Хаханов отпускать обратно на основную площадку. А я ему в морду - КЗОТ: перевод работника без его согласия не разрешается! А он мне - выговор якобы за то, что я раз в ночную смену должен был работать, а не пришел. Что любопытно, не пришли-то как раз операторы, приполз я в 12 ночи - а нет никого, ну и ладно, ушел домой, и стучать на них не стал, но они, хитрожопые, наоборот, настучали на меня, что это меня не было, а они были. Налицо преступный сговор - но времена не сталинские, ничего. Ну выговор. Что я, выговоров не видел.
Ну пособачились, ну и ладно. Не приняли близко к сердцу. Вернулся я на родной завод, и все тот же Хаханов меня тут же сделал руководителем группы матобеспечения Минск-32. Куда делся Василий Маркович - а хрен его знает! Не сработался с новым начальством.