Том III

Вы Смотрите Кино, а Мы – Телевизор

Fri, 23 Jun 2000 10:16:18

 

Вчерась, пока ждал Ульянку со школы, и пока шли тесты построенного мною Перла, смотрел ящик. Хлоп – знакомая рожа. Говорухин. В черном плаще, с розовым абажуром на голове, говорит по-китайски. Так как мы по-китайски не понимаем, кроме разве "джин тхэнь тхэнь чи хэн хао", внизу титры. Тоже по-китайски.

 

Переключил. Хика, мексиканское кино из старинной жизни. Худенькая мулаточка в кринолине и ослепительно белом парике, со смушкой на скуле. Что-то гонит благородному дону. Затем маркиз на­чинает соблазнять даму, дама выходит на свежий воздух и рухает в обморок; к маркизу входит папа благородной дамы, по воинскому званию – "сержант-генерал", в буклях и в зеленом камзоле, и начи­нает разговаривать с маркизом "не как военный, а как мужчина", сообщает, что его дочь ему дороже всего на свете. Маркиз прячет мерзкую ухмылку. Покои баронессы. Баронесса рожает – лежит на кровати, держится обеими руками за спинку и делает несчастное лицо. Что поразительно – на баронессе огромные шелковые трусы. Я слышал, американцы не любят французское кино, по­то­му что там французы, бесстыдники, трахаются без трусов. А тут мораль достигла, видимо, высот, не­во­образимых даже для Библейского Пояса США – рожают в трусах. Наконец появился и тихо за­пи­щал маленький барон. Приходит снизу старший барон, папа, волосатый хиппи средних лет – но в кам­золе. Все восклицают – как хорошо, теперь у нас есть маленький барон. Старший барон вос­кли­цает – какой красивый мальчик, и как это хорошо, что у меня теперь есть сын! Это барон! – напо­ми­нают ему слуги. Негритянка-врач отпрашивается у тети баронессы (так ее тетей и называет, тетя, мол, отпусти меня) пойти помочь другой роженице, рабыне. Тетя ее порицает. Негритянка-врач напо­минает, что она-то сама-то не рабыня и вольна пойти туда, куда хочет. Уходит. Кухня. Юный бла­городный дон прощается с барышней. Барышня, которую я сначала принял за кухарку, все по­ры­ва­ется уйти. Юноша ее спрашивает – куда же ты? В церковь, бдеть у гроба моего покойного отца! – отве­чает барышня, вырывается, задирает юбку до колен и галопом скачет вверх по лестнице, в спаль­ню, очевидно. Церковь, гроб покойного отца. У гроба барышня и другие различные дамы. Одна дама сообщает другой – это маркиз убил нашего отца! Та отвечает – а ну и что, маркиз – отец мо­е­го ребенка. Ребенок, очень смуглая девочка (сомневаюсь я что-то, что маркиз – ее отец), поднимает запла­канную кудрявую головку и говорит – да! маркиз мой отец!

 

Переключил. Заседание комитета конгресса. Выступает генерал Кадиш, руководитель общества обороны от баллистических ракет. Очень доходчиво объясняет детали техники перехвата вражеских баллистических ракет. Генерал мордастый, лысый. Сзади сидит, наверное, полковник – худой и серь­езный, как калифорнийский полицейский, короткая стрижка, челочка набок. Глядит прямо в ка­ме­ру. Еще сзади сидит, наверное, лейтенант – молодой, прическа как у панка – крашеная, и блес­тя­щие волосенки скручены в снопики, торчат во все стороны. Глазки блуждают. Неужели ракетные лей­тенанты здесь... да ну, не может быть. Уже давно бы тогда СССР не было. Или Китая.

(Примечание. Судя по результатам пуска – да, пожалуй.)

 

А Ульянка, вернувшись со школы, сообщает, что в школе пришлось писать сочинение "моя авто­био­графия". Кабы вчерась, говорит, по MTV кино не посмотрела бы, не написала бы и сочинение. А со­чинение выглядит так: родилась я в России, там же выросла и получила образование – и всю жизнь хотела оттуда смыться. А теперь я живу в США, у меня веселая беззаботная жизнь, и я хочу за­быть этот кошмар, этот образ жизни и образ мысли, который считался единственно возможным у нас в страшной России – и, похоже, получается неплохо, чем дальше, тем больше мне на все вообще на­плевать, на то, что я когда-то считала таким важным. Ну и т.д. Долой стремофобию, короче, ци­ти­руя нарка из одного свежепрочитанного романа.

 

А позавчерася да... позавчерася мы доросли до MTV. Разинув варежку смотрели прибамбасный фильм про восемнадцатилетнего хайскульника, который трахнул пятнадцатилетнюю хайскульницу, а точнее – она его, и теперь хайскульника за это прокурорша хочет посадить на 40 лет – она бы пред­почла отрезать ему яйца, да такого в законе штата почему-то нету. Прокурорша похожа на эту... депу­тата российского парламента... прокуроршу с Сахалина... ну про которую еще песня дурацкая была – "представьте, Татьяна Петровна, победа – и Ельцина нет, и вы, как боец и мужчина, идете в муж­ской туалет, а там уже Нина Андревна свои подбривает усы..." Может, и не Татьяна Петровна, не в этом дело. Строго говоря, хамская песня, подразумевает, по варварскому российскому обычаю, что женщине в пятьдесят лет положено заботиться о муже да о внуках, а если она занялась чем-то дру­гим – то ну и дура. Да, неважно. У хайскульника есть гелфренда. Эта гелфренда ну очень стре­ма­ется, что ее хахаля посадят за то, что он с какой-то там пацанкой трахнулся. Пацанку тем вре­ме­нем везут в госпиталь рожать – но у пацанки случается выкидыш. Сразу после выкидыша пацанка едет к хайскульнику, снова трахается и снова беременеет. На суде она откровенно говорит, что ей нра­вилось с ним трахаться, вот и все... – но теперь у нее новый хахаль – рыже-лысый байкер сред­них лет. Ей уже к этому времени настало 16, и, собственно говоря, можно, по закону штата. (Не Кали­форния, видимо, в Калифорнии эти законы насчет соответствия возрастов во время секса довольно хитрые.) Суд признает хайскульника виновным. Гелфренда в ужасе – что я, говорит, теперь делать-то буду эти сорок лет? Но судья, подмигнув, осуждает хайскульника на два года условно – но, говорит, тебя придется занести в базу данных как секс-предатора. Хайскульник возму­ща­ется – что же я теперь, говорит, не смогу даже стать президентом США? На улице его уже ждут тол­пы пацанок, которым не терпится попробовать этого секс-предатора, и терпеливая его гел-френда, которая понимает, конечно, что теперь он так популярен... Впрочем, гелфренда успела-таки с ним трахнуться (а до того она ему не давала – скромная очень была) – и уже ходит в школу с огромным пузом.

В перерывах мы переключались на канал Lifetime, где шел совершенно аналогичного содержания фильм, толь­ко с абсолютно серьезными рожами – но мы-то вну­три себя переключиться не успевали, и про­должали ржать и над этими тоже. И вообще, после этого смот­реть серьезно на Lindsay Wagner с ее поу­чи­тель­ны­ми глаз­ками и христианской улыбкой просто невоз­мож­но. Она очень смешная. Прямо как в фильмах Джона Уотерса. Вы видели Уотерса, или вы все больше Вендерса?

(назад)