Fri May 11, 2001
Vladimir Patryshev
vpatryshev@yahoo.com
Аои – это такой голубенький японский цветочек, символ самураев. Ну вы поняли. А у нас в Скотном естьтакой ресторан японской пищи. Ресторан не ахти какой, но съедобно, и мои коллеги, китайские, японские, бирманский и один американский, любят туда захаживать. Хотя американский, Майк Деверь, ходить туда не очень любит, ему там раз еду забыли принести, а клиент, как известно, зверь злопамятный, где его обидели, туда не пойдет. Но за компанию идет.
В этом ресторане работают как минимум двое русских, причем одна из них, Таня, училась в одной школе со мной, только она биолог, поэтому вышла замуж за американца и вот живет себе в Скотном, привыкает. Таня по вторникам и четвергам, правда, не работает, и нам подавала какая-то другая девушка, судя по лицу, тоже русская.
Пока ждем еды, сидим обсуждаем энергетический кризис и методы борьбы. Как всегда, официальные лица любят выдумывать такие методы, которые приносят меньше всего экономии, но наиболее чувствительны для каждого дышащего. По нашей конторе распространили циркуляр, согласно которому сиди плейеры и радиоприемники следует выключать, чтобы не расходовать электричество. И еще, велено никому не открывать окна – чтобы сохранялось «положительное давление» у системы кондиционирования. А я не знаю, как от их мороженого воздуха избавиться, я бы выключил ее вообще на хрен, и дышал бы свежим, хотя и теплым, воздухом из окна. Мы, русские, вообще холода не любим.
И китайцы холода не любят, и японцы не любят, и бирманцы. У моих коллег в кабинетах у всех натоплено, как в тропиках.
По дороге в Аои я расспрашивал Криса о Мао, его жене Цзян Цин, которая, оказывается, умерла в тюрьме за пособничество культурной революции, о культурной революции вообще; как оказывается, участников ее попересажали – как-то нам в СССР об этом не рассказывали, эти сведения секретны типа.
Я сижу между моими китайскими коллегами Машей и Любой Шевцовыми и разговариваю с Любой, про любовь русских и китайцев к теплым помещениям, и разглядываю флакончик с японской пряностью – красный перец, апельсиновая шкурка, жетое кунжутное семя, черное кунжутное семя… нюхаю эту пряность, нюхает ее и Люба; затем мы берем понюхать обычную перечницу и солонку. В солонке насыпан рис, по американскому народному обычаю, чтобы не слипалось. Люба говорит – это бессмысленно здесь, воздух сухой, ничего не слипается и ничего не гниет, не то, что у нас в Китае. В Китае сухофрукты как ни запаковывай, все равно белая плесень тут же нарастает. Поэтому все время от времени вытаскивают на просушку на солнышко. И подушки и одеяла? – спрашиваю. Да, говорит.
Я рассказываю, что когда я был на сборах в армии, нас заставляли каждую субботу вытаскивать подушки и матрасы на проветривание, даже если шел небольшой дождик – солдат не боится сырости. Люба интересуется моей службой… ну что у меня за служба, так, выучили нас на военной кафедре программированию да устройству блока управления ракетой «Луна» – два пружинных будильника и колесики, чтобы поворачивать рули в нужные моменты на нужные углы.
Люба тоже училась военному делу настоящим образом. И тоже была на сборах. Не как обычные китайские студенты, меньше, но все равно. У Любы – звание капитана.
Вот те здрасьте. Я – старший лейтенант, Люба – капитан! Значит, это я ей честь должен отдавать, а не она мне! Вот это да, вот это поворот событий! Капитан китайской армии. Я допрашиваю дальше – какая у нее военная специальность. Общевойсковая, изучала стратегию и тактику, и стреляла из винтовки, как у нас говорят – образца 1893 года. Автоматов Калашникова в китайской армии не выдают, у большинства – винтовки. Уж не знаю, не чистят ли их кирпичом, спрошу в следующий раз.
До 89 года китайские студенты не служили, поэтому наш Крис проскочил. А после Тяньаньмэня всех студентов отправляют теперь на год в армию. Вот она, борьба за свободу до чего доводит.
Мы заказываем еду; народ берет что побольше, кацу донбури да шабу-шабу, а я беру наживку – чуть-чуть сашими с чашечкой риса. Sapientis sat . Выбираем, что попить (да что-что, чай, знамо дело), обсуждаем саке. В меню два вида саке, теплое и холодное, и холодное почему-то дороже. Почему это, спрашиваю я у Осаке.
Так видите ли, в чем дело: холодное саке – это саке более высокого качества, вот и более дорогое. Есть два вида саке – один пьют холодным, другой – теплым. Теплое – дешевле. И как же, – спрашиваю я, – узнать, какое саке должно быть теплое, какое холодное. Да по цене! Ну как это, мало ли накрутят цену или наоборот опустят! Нет, – говорит Осаке, – это делается так: берут саке. Пробуют пить холодным. Не нравится, плохое качество? Тогда его греют и пьют теплым. Вот и вся наука. Как и иные другие известные нам азиатские страны, Япония в изложении изнутри оказывается менее загадочной, чем если глядеть на нее снаружи.